Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

несмотря на то, что оказались в зоне столкновения двух огромных армий, а затем не умерли от голода в послевоенные годы.

Выжив – и заметив открывающиеся перспективы, они успешно воспользовались ими, выиграв таким образом от “идеального шторма” 1918–1948. В качестве благодарности своему партнеру – государству семья стала оплотом лояльности ему – и примером успешного симбиоза. Род Гагариных, пусть уже не такой большой, как раньше, процветает во всех отношениях – и, похоже, прочно вошел в число пресловутых “двухсот семей”, которые являются главными бенефициарами политического режима в России – и представляют верхнее сословие в стратифицированном российском обществе.

Глава 3. Литейная

Разумеется, гагаринское ПТУ теперь называется “лицей”, так что еще через 50 лет фраза “Гагарин, как и Пушкин, учился в лицее” наверняка не будет казаться такой нелепой, как сейчас. Так же эволюционирует и понятие “черт знает где”: в 1949-м Люберцы для москвича, живущего в центре, были то же самое, что Камчатка, сейчас это город, граница которого с Москвой – условность; скоро мы и вовсе перестанем понимать, почему биографы говорят, что Гагарин уехал из Гжатска учиться в Люберцы, а не – попросту – в Москву.

Если цены на квадратный метр жилья как-то отражают рейтинг благополучия районов, то Люберцы – промышленный пригород на востоке Москвы, который в конце 1980-х благодаря субкультуре “люберов” пользовался едва ли не самой зловещей репутацией в стране, – не самое уютное место на свете.

В 1949 году Люберцы представляли собой железнодорожную станцию и россыпь рабочих поселков вокруг одного большого завода и множества маленьких. Жизнь была, как нетрудно догадаться, не сахар. Карточки отменили в 1947-м, но провизия и товары по-прежнему в дефиците, промышленность только-только перестала работать на войну, и конверсия происходила медленно. Всюду были “толкучки”, где дороже всего стоил трофейный ширпотреб. Огромное количество инвалидов и нищих, часто одновременно.

Люберецкий краевед так описывает тогдашний центр города – привокзальную площадь с распивочным заведением “Голубой Дунай”, где собирались молодые ветераны войны. “Рабочие с ГЛЗ (государственный люберецкий завод) приносили для продажи дрова (обрезки досок и чурбачки). Целый ряд торговок предлагали «кофе» (из желудей) и «какао» (из шелухи от очистки зерен). Бабушки варили дома «питье». Заливали в утепленные чайники и приносили на площадь. Зазывали покупателей: «Кому горячий кофий!», «Покупайте сладкая какава!» Тут же можно было купить вареную картошку с укропом, лепешки. Девчонки и мальчишки жевали жмых (остатки семян масличных растений после выжимания из них масла), чаще из подсолнечника” [3].

После 1991 года малопрестижные профтехучилища часто выдавливали на окраины городов, однако Люберцы – исключение: лицей, приятное глазу здание казенной архитектуры, стоит посреди здешней хай-стрит, Октябрьского проспекта, – на случай если вы соберетесь туда – справа от большого, напоминающего мексиканскую гасиенду, Макдоналдса; примерно на месте его парковки находилось общежитие ремесленного училища при заводе сельскохозяйственных машин имени Ухтомского.

Вымощенную площадку перед зданием лицея украшает постамент со скульптурой Гагарина. Судя по некоторой разбалансированности членов, космонавт изображен в состоянии не то невесомости, не то эйфории от успеха советской космической программы. Между пьедесталом и ногами – шар и некая железная лента, наверное, “орбита”. Памятник несколько лубочный, кто-то даже мог бы назвать его китчевым, однако это тот случай, когда примитивистская форма удачно отражает не “психологию” и “внутренний мир” персонажа, а коллективные представления о нем: над Люберцами парит трогательный человек будущего, ставший со временем добрым духом города, гением места. В 2010 году англичане, планируя праздновать пятидесятилетие первого полета в Лондоне, купили право сделать копию именно с этого памятника.

“Летом 1949 года Юрий окончил шестой класс. Ничего радостного в этом окончании не было. Беззаботные школьные годы прерывались почти на половине. Он все больше понимал, что не суждено уже будет ему первого сентября пойти в седьмой класс и сесть за парту… Семья Гагариных бедствовала. Деревенский домик, который в Клушине разобрали, а на окраине Гжатска поставили своими силами, состоял из кухни и двух тесных комнат; вторая была скорее боковушкой, чем отдельным помещением. А жило здесь восемь душ. Вернулись под родительский кров Валентин и Зоя. Зоя вышла замуж и родила дочь Тамару. Заработки у взрослых членов семьи были мизерными. Отец плотничал по найму в окрестных колхозах, часто с ним вместе надолго уходил и зять. Валентин работал монтером, но сорвался со столба и долго лежал в больнице с угрозой ампутации ноги” [2]. Тот же источник утверждает, что это отец, по сути, вытолкнул Гагарина в Москву: “И Юре после шестого класса твердил: иди да иди в ремесленное” [10]. В конце концов многие бросали школу сразу после четвертого класса – обязательным тогда в СССР было лишь четырехлетнее начальное образование; дальше всё решали родители.

Так или иначе, летом 1949-го Юрий – очень странно, что без предварительного письма или телеграммы – “прикатил к нам в Москву с деревянным сундучком в руках” [11]. К кому “к нам”? “Зацепка у меня была насчет Москвы. Там жил брат отца – Савелий Иванович, работавший в строительной конторе” [8]. Разумеется, это было рискованно – рассчитывать на жилплощадь и тем более помощь родственников. По-видимому, Гагарины надеялись на возможности дяди Савелия – который не то “работал на заводе имени Войкова” [14], не то был директором завода “Красный радиатор” [12]. Хотя дочь дяди Савелия скромничает – “работал в строительной конторе, заработки маленькие” [11]; возможно, “Красный радиатор” возник в сознании Валентина Гагарина потому, что адрес дяди был 2-я Радиаторская улица, дом 2, квартира 4 (слишком много радиаторов для одного эпизода).

Так или иначе, встретили Юрия хорошо, сводили в Третьяковку и в цирк [11] – “показывали столицу со всеми ее красотами” [8], однако когда стали выяснять, куда поступать, оказалось, что “сделать уже ничего невозможно: в Москве экзамены повсюду прошли” [10].

“Но он не может снова вернуться в Гжатск! – горестным шепотом сказала жена” [10].

Почему не может? Темная история.

Тут и возникли эти самые Люберцы:

“– Тогда остается ремесленное училище в Люберцах” [10].

“А затем я отвезла его в Люберцы…” [11].

По правде говоря, весь этот эпизод не выдерживает никакой критики: свалился как снег на голову, неделю развлекались, потом спохватились, прослезились, но вспомнили про Люберцы – и утешились; Гагарины ведут себя так, словно они персонажи “Семейки Аддамс”, очень странно.

Есть, однако, альтернативная версия лета 1949-го – которая изложена никак не засвеченным в “Дороге в космос” – и поэтому мало известным каноническим биографам – двоюродным братом Гагарина по материнской линии Владимиром Дюковым, который и тогда жил, и теперь живет в Клязьме. Он утверждает, что летом 1949-го Юрий приехал к ним в Клязьму с братом Валентином: “Тот привез младшего устраивать в столице в ремесленное училище. Но Юру не приняли. Уехали братья домой ни с чем. Юра пошел в 7-й класс в Гжатске. А в последних числах сентября родной брат отца Алексея Ивановича, живший в Москве, прислал телеграмму: «Срочно привози Юру!» В Люберецком ремесленном училище № 10 при заводе сельхозмашин